Невероятно странная, но красивая история. Пробирающая до костей, до самых глубин внутреннего мира. Местами ее тяжело читать. Из-за того, что рассказ все время ведется от лица разных героев. Но это же делает роман более увлекательным, позволяет не отвлекаться, постоянно следить за развитием сюжета... Еще многое можно говорить о романе, но пока не буду. Нужно до конца переварить то, что прочитала..

Цитаты:

читать дальшеДай мне увидеть мечту, скорость, чудо, не останавливай меня грустным взглядом, позволь прожить эту ночь вдали от тебя, на краю света, одну только ночь, потом я вернусь.

В парижских канцеляриях из каблограмм постепенно родился образ длинной непредсказуемой змеи: ослепшая не то от ярости, не то от усталости, оглушенная шумом толпы, она ползла по Франции, глотая пыль и наобум брызжа ядом.

Очень важно понять, по какому принципу люди дают имена. Умирать и давать имена — вот, может быть, то немногое, что они умеют делать по-настоящему искренне.

Флоранс перешла к финалу, скользнув под одеяло и подключив к делу рот. Вообще-то считалось, что жене не подобает выполнять свой супружеский долг таким образом, но коль скоро в тех краях этот способ называли «любовью по-французски», она, как дочь француза, имела на него полное право.

Своей суровостью, полным отсутствием каких-либо сомнений отец показал ему тогда, что значит быть отцом: это значит уметь шагать никогда не оглядываясь. Идти широким шагом взрослых, шагом безжалостным и в то же время четким и ровным, чтобы твой сын мог приноровиться к нему и поспевать за то80бой, перебирая своими детскими ножками. И при этом не оглядываться, если хватит силы воли: тогда он будет уверен, что не потеряется, будет знать, что идти вместе — это судьба, а с судьбой, известное дело, не спорят.

— Не обращай внимания, если я буду разговаривать во сне. Обычно ничего интересного я не рассказываю.

— Спокойной ночи, синьор.
В ответ — тишина.
И только через некоторое время Д`Амброзио пробормотал:
— Я уж и не помню, когда мне последний раз желали спокойной ночи.

— Ты молодец, Парри. Справился.
— У меня был хороший учитель.

Он вспомнил вчерашний день, дождь, мальчика, склонившегося над велосипедом под вывеской «Гараж»: как ни парадоксально, главной фигурой в этом земном уголке был именно он; все остальное погрязло в прошлом. Вдруг графу вспомнилось, где он уже видел нечто подобное — на картинах, изображавших жития святых. Или Христа. На них всегда было много людей, поглощенных какими-то странными занятиями, но святой выделялся из этой толпы, его не надо было искать, взгляд сразу же останавливался на нем. Или на Христе. Может, я везу по сельской дороге младенца Иисуса, подумал он, усмехнувшись, и повернулся к нему.

— В нем нет ничего особенного, если… Если не считать золотую тень.
— Ты о чем?
— Так говорят в наших краях. Бывают люди, у которых тень золотая, вот и все.
— А что это значит?
— Трудно сказать… Они не такие, как все, и это сразу видно. Людям нравятся те, у кого золотая тень.

вспомнилась единственная женщина, которую он когда-либо любил больше тенниса и автомобилей. Когда ты заходил в комнату, полную людей, то сразу чувствовал, там ли она: для этого необязательно было видеть ее или знать, что ее здесь не может быть. В театре не нужно было специально искать ее глазами: первое, что ты видел, — это она. Ее нельзя было назвать красавицей. Трудно даже сказать, была ли она по-настоящему умна. Но она излучала свет, она всегда была в центре кадра. Теперь он понял: золотая тень — это и про нее.

Она сказала: если ты любишь кого-то, кто любит тебя, никогда не разрушай его мечты.

Истинный талант — знать ответы на еще не возникшие вопросы.

это стало для него своеобразным обезболивающим от всеобщего безумия.

Такого братства, как на войне среди солдат, они больше никогда не найдут. Словно потаенные желания сердца слегка приоткрылись под влиянием общей муки, и оказалось, что люди способны на необыкновенные чувства. Они любили друг друга, но никогда не говорили об этом вслух; война сделала возможной эту возвышающую любовь. Быть может, ее они и искали, каждый по-своему, повинуясь порыву, сейчас уже необъяснимому: желание такой любви зачастую и заставляет людей идти добровольцами на войну.

Их жизнь висела на волоске, и этим волоском был взгляд.

Мы вернемся отсюда живыми, но навсегда останемся мертвецами, говорил он.

Нет, вести дневник — это полный бред.

Если ты занимаешься действительно своим делом, то не чувствуешь утомления.

Мертвые мертвы, но их голос еще звучит.

Все совсем не так, сказал он. Сказал, что, по его мнению, люди проживают год за годом, но по-настоящему они живут лишь малую часть отпущенного им времени — это годы, когда они выполняют то, для чего появились на свет. Именно тогда они чувствуют себя счастливыми. Все остальное время проходит в ожидании или воспоминаниях. Когда ты ждешь или предаешься воспоминаниям, сказал он, то тебя нельзя назвать ни грустным, ни радостным. Ты кажешься грустным, но на самом деле просто ждешь или вспоминаешь. Люди, которые ждут, вовсе не грустные; то же можно сказать и о тех, кто вспоминает. Они далеко.

Виноватых не бывает, бывают только люди, которые вдруг перестают для нас существовать. Это самое малое, на что мы способны. Иначе нельзя.

— Вы знаете, как можно проверить, любят ли вас? Я говорю только о настоящей любви.
— Никогда об этом не думала.
— А я думал.
— И что надумали?
— Мне кажется, это связано с ожиданием. Если человек готов ждать тебя, значит, любит по-настоящему.

— Отец не видел в этом ничего странного. По его словам, все гонщики в глубине души надеются, что она примчится к ним на автомобиле.
— Кто — она?
— Смерть.

— Да, но я, когда была в ее возрасте, так не одевалась. Уж поверьте.
— У вас, наверно, просто не было в этом необходимости.

Мужчина умер спустя четыре года на обочине дороги в Южной Америке. Это была одна из тех дорог в пустоте, которые тянутся на сотни километров, не сворачивая ни разу. Никто не знает, где эти дороги заканчиваются и где начинаются. Дороги всегда были смыслом его жизни, поэтому сердце мужчины остановилось именно там.

— Если бы я хотела безопасности и спокойствия, то сидела бы дома, складывая оригами.